2
Только оставшись одна, я почувствовала, как сильно устала. Вдохновение от проведённого урока покинуло меня, и перипетии последних недель сумбурно всплыли в моей памяти. Разговор с Николаем, письмо… Я с головой уходила в работу, чтобы не думать об этом. И сейчас этого не хотелось. Точней, я боялась. Я панически боялась на что-то решиться, мучилась в противоречиях с самой собой и не находила ответа. Кончался апрель, а между тем ни с Верой, ни с Любой о загадочной ночи я больше не упоминала. Но я твёрдо знала, что ни одна из нас не переставала думать об этом странном явлении.
На мгновение увлёкшие к прошлым иллюзиям мысли так же легко вернули меня в настоящую реальность. Я ещё раз проверила содержимое ящика своего стола, в котором хранила дорогую аппаратуру, и заперла его на замок.
Пора было собираться домой, но идти почему-то вовсе не хотелось. Да и куда спешить. К кому? Неожиданно возникшая усталость подкосила меня. И вместо того, чтобы встать и уйти, я положила голову на скрещенные на столе руки и закрыла глаза. То ли от бессилия, то ли от постоянных переживаний я легко поддалась наплывшему чувству безмятежности и забылась. Возникшее головокружение уже не пугало меня, я была уверена, что оно принесёт мне столь желанное и необходимое облегчение.
Меня несло и качало. Вверх… вверх, где вечность и бессмертие: «а значит, я не прах…» — отозвалось в сознании. У меня возникло впечатление, что я перестала дышать и кружилась, не ощущая ни времени, ни пространства. Это состояние невесомости и покоя доставляло невероятное удовольствие. Я летела.
Вдруг в полнейшей тишине откуда-то совсем рядом я услышала звук, сначала высокий, тихий, мелодичный как музыка, затем он стих и возник ломкий мальчишеский голос.
— Возьми мою пращу, Надежда! Возьми, — повторил он. — Ты победишь… главное, не бойся его… не бойся…
Он ещё что-то говорил, но я не расслышала из-за резкого шума, похожего то ли на удар грома, то ли на залп тяжёлого орудия. Я начала задыхаться, падая вниз… Вниз…
Я вздрогнула и подняла голову, ещё не осознавая, где нахожусь, и что за громоподобный звук разбудил меня. Я по-прежнему сидела за своим учительским столом, и от входной двери была почти скрыта за широким монитором компьютера.
Медленно приходя в себя, я протёрла глаза. Когда я выглянула из-за монитора, то увидела нашего старого завхоза Лукьяна Петровича, входящего в класс с большой картонной упаковкой. Точно такая же коробка уже стояла у стены. Глухой удар об пол напомнил мне отдалённый гром, но теперь он был не таким устрашающим. Коробки были для него явно громоздки и тяжелы. Лукьян Петрович крякнул и вытер пот со лба.
В дверях возникла высокая фигура заведующего. Он выглядел рассерженным и, не скрывая своего гнева, сказал:
— Я же просил Вас, Лукьян Петрович, будьте осторожны со школьным инвентарём! Что же Вы даже аккуратно поставить коробку не в состоянии?
— Так тяжёлая, ведь, штука, уважаемый Лаврентий Карлович! Видать, не рассчитал силушку-то… — обтирая вспотевшие руки о фартук, ответил старый завхоз.
— Не рассчитал… не рассчитал… Я вижу, что мне уже давно пора рассчитать Вас и взять более молодого и проворного!
— Ну, как же так? — с дрожью в голосе произнёс Лукьян Петрович. — Мы же договорились, уважаемый Лаврентий Карлович! Я, ведь, поди, ещё могу…
— Ладно, подумаю. Завтра скажите учителю по труду. Этому, новому …
— Андрею Михалычу?
— Да, Рубину. Пусть он на днях зайдёт сюда, снимет старые и повесит новые картины, — сухо сказал завуч.
— Почитай, я хоть сейчас сам всё сделаю! — заволновался старик.
— Лукьян Петрович, Вы что же, хотите, чтобы завтра вся школа гудела, что по моей вине пострадал инвалид Отечественной войны? — возмущённо парировал Лаврентий Карлович. — Кем Вы меня считаете? Бессердечным человеком? Антигуманным? Зря! И на стремянку я Вас не пущу.
— Ради Бога, простите старика. Не подумал… К Вам у меня только одно почтение и уважение, Лаврентий Карлович. Вы правы, здоровье уже не то… Так Вы не тревожьтесь, Лаврентий Карлович, Рубину передам всё слово в слово.
Старик смущённо посмотрел на него и развернулся, собираясь выйти, но завуч вдруг положил руку ему на плечо и мягко спросил:
— Лукьян Петрович, а что же Маша не приезжает на дачу? Там вот уже вторую неделю как не прибрано… Нехорошо договор нарушать. Пока Вы болели, Ваша внучка проявляла безответственное отношение к своей работе. Я плачу хорошие деньги, и вы должны ценить мою помощь! А что я вижу вместо этого? Кстати, я ей и с учёбой помочь могу. С её-то проблемой ей очень нелегко будет в жизни. Но Вы же знаете, какие у меня обширные связи. Что же она не думает о будущем? Да и сейчас вам двоим, судя по всему, нелегко. Верно, Лукьян Петрович?
— Ваша правда, Лаврентий Карлович. Да ведь мала ещё… Придёт, обязательно, и приберёт всё как есть. А Вы не серчайте, ради Бога. Что же делать, ведь одна, бедняжка, без родителей.
— Такую аккуратную работницу мне было бы очень жаль потерять. А за усердие могу и прибавить… Иначе, что же получается? Я и так к Вам всем сердцем. Я понимаю, что маловато будет Вашей пенсии на двоих.
— Ваша правда, Лаврентий Карлович, — старик обречённо вздохнул. — Обязательно поговорю с ней… Что ж она так?.. Вишь ты, вот так штука… На неё это непохоже…
Лукьян Петрович потоптался ещё с минуту у порога и, прихрамывая, вышел из класса.
— Лукьян Петрович, Вы свою телегу не забудьте завести на склад! — крикнул ему вслед завуч, ухмыляясь и привычным движением приглаживая волосы.
Он собрался выйти вслед за завхозом, но на ходу окинул взором кабинет и неожиданно замер, заметив меня. Я и не думала прятаться, но впоследствии очень пожалела, что попалась ему на глаза.
Продолжение следует...
http://proza.ru/2023/09/26/1469